– Не понимаю. Уверена, что бой был записан с нескольких точек. Достаточно посмотреть – и увидеть, что на машине современный радар. И выходы датчиков у вас плохо замаскированы. Вам стоило бы поработать над этим.
– Тогда кого она вообще сможет играть в Москве? Дездемону?
Глаза обожгло. Леха прорычал что-то нечленораздельно-матерное, сдернул очки на шею и попытался вытереть лицо. Не особо преуспел: рукав пиджака оказался мокрым насквозь. Как и всё остальное, включая пижонский галстук. Из-под шлемофона текло, и даже в ботинках хлюпало. В башне было, по ощущениям, градусов под пятьдесят. Оглушительно воняло перегретой гидравликой и пороховой гарью. Надо бы включить кондишен и очистку воздуха, но это нагрузка на аккумуляторы. Можно открыть люк, но как-то страшновато. И вообще боязно. И лучше бы слово «боязно» – забыть, если жить хочется. Стоит дать волю нервам, ты выскочишь из машины и убежишь, куда глаза глядят. Потому что машина – это мишень, очень большая мишень. Но бежать тебе недалеко – ровно до первой шальной пули. Или до первого хищника. Ядовитой змеи. Какой-нибудь, мать ее, анаконды.
Заворковал бархатным девичьим голоском на подчеркнуто чистом и внятном английском языке.
Железные лапы шагохода рассчитаны на родную непролазную грязищу, русскую народную всесезонную распутицу, однако трясина, она и в Африке трясина. Если влипнешь, сам не вылезешь.
Леха не удержался за кресло, нырнул по инерции вперед, и Рамона очень вовремя оттолкнула его в сторону, а то бы он снес еще один монитор. Леха загремел в угол башни, треснулся там головой и затих.