– Мое слово, мальчик. Его достаточно на всем Юге, а уж в Ботсване мое слово вообще закон!
– Вперед, – сказал Леха и, наученный горьким опытом, надел шлемофон.
На заднем дворе консульства, в «зоне отдыха», был уголок восхитительной прохлады, но Леха и раньше не особо зажарился. Африка вообще оказалась совсем не такой, как он ожидал. Мягкий климат, хорошие дороги, никаких тебе крокодилов и гиен в зоне видимости, – а вокруг столицы раскинулись плантации, где растили капусту. Капуста в Лехином воображении не вязалась с Африкой ну совсем никак.
Ему казалось, он принимает участие в колдовском ритуале. Рамона словно просыпалась от древнего морока, стряхивала с себя проклятье. Раскрывалась, как распускается цветок, навстречу ему. Так вот ты кто, девушка из Сан-Эскобара. Ты – спящая красавица. А я, значит, принц. За неимением белого коня – на стальной лошадке цвета хаки…
Но, извините, еще несколько минут назад он не собирался никуда бежать! Он тут как бы на работе. Он ждет звонка из техподдержки. Он поклялся не бросать машину. А бегство – это стыд и позор. И сама по себе «Избушка» слишком хороша, чтобы сдать ее противнику без драки. Один стандартный залп – это сорок выстрелов, а у нас их полторы тысячи. Если бы не проблемы с городским боем, которого «Избушка» не любит из-за большой мертвой зоны, – прямо хоть иди в столицу и учиняй там переворот обратно. И ведь должен быть какой-то способ раскочегарить этого огромного человекообразного боевого робота! Говорят, дизель в теплую погоду запускается с полпинка. Знать бы, куда его пнуть…
– At ease! – скомандовал Ломакин, опуская руку. Сержант опять рявкнул, колонна резко свернула направо, к КПП, и пошла вольно. А из-за бокса, тихонько урча, выплыл тягач. За ним ехал огромный деревянный ящик с неприличным русским словом на борту. Следом за танковозом валила уже менее организованно целая толпа чернокожего народу в форме, вооруженного и нет, кто с клипбордом, кто с планшетом, – и все с разной степенью подобострастия откозыряли гостям. Охотно и, как показалось Лехе, с искренней радостью. Ломакин снова бросил руку к виску и благосклонно улыбнулся.