— Ну, брат, стыдно такое не знать! Господа-офицеры, первым делом в этой самой ванне ноги да задницу мочат, а уж потом голову моют и все остальное. Поэтому кого из их благородий не возьми, у них везде — жопа! Смекаешь?
Тут уж отмалчиваться было никак нельзя, потому что камер-фрейлина императрицы была представительницей влиятельных кругов, потерять в мнении которых человеку, беспокоящемуся о своей карьере, было крайне неосмотрительно.
— Да как же это! — испугался писарь, — он ведь старший унтер!
— Вот санитары — сукины дети! — хмыкнул Будищев оглядевшись. — Это же надо, пропустили раненых. Ладно, давайте я вас перевяжу, да поищу на чем оттащить к своим. Федька-то он тощий, его и через плечо можно, а вот двоих — не осилю!
— Дык Семена Пашкова, который у их благородия поручика Венегера в денщиках служит.
— Да какое там! У них же еще сабли были! Как схватятся они за сабли, и на нас поперли. Уж мы штыками бились-бились, а они все прут и прут! Наконец, всех побили, и только один остался — самый здоровый. А сабля у него с меня ростом! Как размахнутся ей, ну все, думаю, пропал я! А Граф в него как кинет свой кинжал, и насмерть!