— Зайцы крутые, — без доли иронии ответил Брун, помогая ей перебраться через поваленное дерево.
— Ты не слышишь меня? Тебе ее не вернуть!
— Они не могли его убить, это невозможно — убить бога. Он — сама вечность, сердце его — исток всего, руки держат мир в колыбели. Но звери разорвали его на части и разнесли по всему миру.
— Тебе надо чаще бегать, — заметил Брун, вжимая ее рукой в сугроб.
Старик вошел в гостиную, поставил на столик две чашки с коричневой бурдой, на поверхности которой плавала маслянистая пленка.
— Так, сворачиваемся, — сказал Эльза, отбрасывая письмо в сторону. — Мы читаем почту Дробовицкого уже который час. У нас набрался целый список его любовниц, среди которых пока ни одной Маржеты. Пора собираться в театр.