— Только одно, товарищ Сталин, бить врага по настоящему, по большевистски.
— Теперь сам прикручивай орден. Мне одной рукой несподручно, — сказал, разглаживая на мне проколотый лацкан.
Костикова уже без шинели и будёновки, в распоясанной гимнастёрке. И уже в тапочках. Встала, руки в боки. Тряхнула кудряшками.
— Да без разницы, — отвечает. — Пусть видят. Главное, чтобы не слышали.
Политрук ощутимо напрягся, даже побледнел.
— Один момент, — показал ему открытую ладонь старший батальонный комиссар. — Ариэль, твой меховой комбинезон и унты мы отсюда забрали еще в начале декабря. Этим вещам летать надо, а не в госпитале пылиться. Вот там, у двери в вещмешке привез я тебе бурки, галифе и гимнастерку. Чтоб было в чем не стыдно из госпиталя выйти. Бурки черного фетра. Белых не нашли. А парадную шинель ты дома держал. Ключи я тебе отдал. Теперь все, — и протянул мне руку для пожатия.