Наша половая жизнь с Ленкой входила в норму и уже отошла от тех эксцессов, которым мы предавались в гостинице ''Москва''.
— Меня интересует пока только одно, — комиссар сделал акцент на слове 'пока'. — Где личные вещи товарища Фрейдсона, которые вы изъяли из его палаты?
— У меня нога под гипсом чешется, — пожаловался я.
— На фронте борьбы с Зелёным змием, — усмехнулся жестянщик. — Молодой был, дурной. Пьяный на трамвайной ''колбасе'' катался. Вот и докатался. Хорошо старый мастер к себе в ученики взял, а то бы пропал совсем. В наше время в руках ремесло надо иметь. Дай еще папироску хорошую, только от лавки отойдем — тут курить опасно.
Чувствовалось, что однополчанам как-то неловко было за то, что они дважды по мне поминальную тризну справляли, и вещи мои раздали по старой лётной традиции. Вот и задаривали меня, но скорее свою совесть. Хотя они и рады были мне, что я живой, но… Я стал для них этакое ходячее ''моменто морэ''. Напоминание о неизбежной смерти в воздухе.
— Товарищ Щербаков, разве будет пользоваться уважением у летчиков нелетающий комиссар?