– Наташа, не надо! – Я был слаб, но не настолько, чтобы вести меня, подставляя плечо. – Наташа!!!
– Рвет, судороги! Он весь горячий! Как печка! В себя не приходит! Егор, что делать?! «Скорая» не отвечает, Егор! – на том конце слышался уже натуральный вой.
С приходом октября начался великий исход аристократии из Петербурга – многие спешили обживать свои заброшенные московские особняки. Кто-то еще оставался, но на улицах и каналах все реже попадались представительские кортежи, уехала царская семья со всем двором, увезя с собой погоду и Анну, служившую мне отдушиной и солнышком последнее время. Только ее общество ассоциировалось у меня с отдыхом и весельем – Берген неистовствовал, пытаясь за короткое оставшееся до свадьбы время впихнуть в нас невпихиваемое. Сам он с двором не уехал – наоборот, сосредоточил все свое внимание на нашей злосчастной шестерке, частенько забирая с лекций и заставляя с утра до поздней ночи практиковаться в центральном госпитале, который нашими совместными усилиями конкретно опустел.
– Ты, наверно, знаешь, что творится сейчас в столице?
– Смогу! Но сначала приведу в порядок вас. – И, не слушая никаких протестов, подошел вплотную и стал водить пальцами по многочисленным ушибам и ссадинам.
Выплюнув и растоптав бычок прямо на полу, Сорецкий протянул мне свои перемотанные грязными бинтами кисти.