Для начала я повернулся направо и снял с вешалки широкий пояс со сложной системой ремней и двумя кобурами. Эта конструкция отдаленно напоминала портупею с двумя кожаными подтяжками времен Гражданской войны.
– Я понимаю, – хитро улыбнулся Паук, – но остальным это знать необязательно.
Принятая внутрь кровь Паука пока работала, и можно было не беспокоиться ни за себя, ни за него.
– Те, что поменьше, испепеляют все в радиусе полутора метров и поджигают все на десять метров, – прокомментировал демонстрацию артефактов гном. – Большая испепелит все на десять метров от эпицентра и подожжет сто метров пространства вокруг.
Черт, но почему?! Ведь так просто отказаться от всего происходящего. Можно развязать напарницу и отпустить в свободное плавание, а затем за рюмкой гномьей водки с горечью в душе вспоминать о ее гибели. Можно, но это неправильно. В детстве из-за приступов непонятной тогда паники меня считали трусом. Но человек, которого я уважал безмерно, тот, кто буквально вырвал из моей головы зарождающиеся мысли о суициде, убедил меня, что все не так, как выглядит. Профессор Вельский с помощью простых слов объяснил, что страх является всего лишь проявлением инстинкта самосохранения, а трусость – это подлость, на которую человек идет сознательно. И только сейчас я столкнулся с этой самой трусостью – дико хотелось поступить малодушно, пусть стать трусом, но выжить.
Ну вот, приехали – самый заплесневелый штамп из женских романов, но почему тогда я ей верю? Возможно, потому что мне очень хочется верить, даже если это обыкновенная манипуляция.