И что боярыня сама не смеет гостю укорот дать.
Поднялся он на четвереньки, и рубаха нехорошо задралась, обнажая изъязвленные ноги.
— Люди? — Лойко лук опустил, а Ильюшка, напротив, поднял.
— Евстигней, — представился другой, на рубашке которого виднелись черные бусины.
В двери постучал вежливо, а Хозяин и открыл, стало быть, ежели жених, то и положен ему почет всяческий. А меня такая вдруг злость разобрала! И весь настрой праздничный что рукою сняла.
— Видишь, как тела хорошо сохранились? Ни малейших следов разложения, не говоря уже о зверях… или червях.