– Или вот как. Я же гордячка, ты знаешь, я тебе это и сама говорила. И ты, наверное, решил – ну не будет же она унижаться, если я просто сбегу от нее, не попрощавшись? Да она скорее удавится, чем приползет выяснять, почему я ее бросил.
– Я сделал это, чтобы тебя уберечь. Чтобы ты не натворил… Всего, что ты натворил.
Он встал со стула на колесиках. Ноги не гнулись. Глаза пересохли. Пальцы, которые на Пушкинской были круглые, заточенные под ручку у тачки, теперь были впустую сложены так, будто в них зажата автоматная рукоять: указательный чуть вперед.
– У них там родные, может быть! Хотя бы для этого!
Артем вылез на берег, установил свои болотные сапоги на гранит, и забухал ими вверх, оставляя за собой грязные лужи.
Артем набрал духу – спорить – и не нашелся.