Приземлившись в лужу, я, подняв кучу брызг, перевернулся и встал на правое колено, вырывая из кобуры револьвер. И с ужасом понял, что страховочный ремешок не позволяет мне это сделать. Мать, это же не моя кобура от импульсника! Это древняя система, чисто механическая!
– Меня одного хватит. Щас печать принесу. – Сергеич протопал в свой закуток в бараке и приволок небольшой сундучок и свою кожаную папку с бумагами. Вытащил из него печать, губку с чернилами, и вскоре моя писанина стала вполне официальным документом.
Точно, густой мясной бульон дозрел. Так что я сначала разделил кус мяса, нарезав его на небольшие кусочки и оставив остывать в другом котелке, разлил по мискам сам бульон и, остудив, напоил им Герду, после накормив кусочками мяса. Голована ела неохотно, через силу, только по моей просьбе. Ей было нехорошо, нос сухой, температура, раны болели. Но водку пить она больше категорически не хотела. И потому, сходив до ветру (точнее, я ее отнес в сторонку, подождал, пока она свои дела сделает, и принес обратно), Герда опять забылась под пледом.
Вообще-то в жизни всего две бумаги написал от руки. Первой было заявление о приеме на службу, второй – то, что я с материалами дела ознакомлен и с приговором согласен. Еще бы мне не согласиться: пусть ссылка, но не пожизненное в тюрьме из старого рудовоза на задворках Галактики.
– Вера, Марк, как вы? – крикнул я в сторону барака. – Не задело?
– Поехали. – Я вылез из подпола. Поглядел на невинно лежащую головану. – А ты, Герда, так больше не шути, ясно? Нехорошо это – над друзьями насмехаться.