А после он волок ее – хрипящую от ужаса, ослепшую от яркого зимнего дня, в мрачное царство каменных стен. И когда ворота крепости с оглушительным лязгом захлопнулись за спиной, пленница поняла – ей не выбраться живой. Но Хранители рассудили иначе.
Белые, подосиновики, сыроежки – только они могли пробудить в молчаливом креффе речистость. Именно потому Лесана их сегодня и варила. Ей нужно было с ним поговорить. А говорил Клесх только тогда, когда был чем-то недоволен или когда учил непутевую послушницу. Если же все обстояло хорошо, наставник мог за седмицу не проронить ни единого зряшнего слова. Даже «нет» и «да» заменял движением головы.
– Слада… Ты должна была укусить меня, – сказал он. – Почему ты этого не сделала?
Хорошо хоть не передний, а то до старости шепелявить бы пришлось.
– Бабушка, это я – Лесана. – Девушка даже растерялась. – Не узнала меня?
– Режь, – скомандовал Ихтор, протягивая узкий острый нож. – Да помни, Дар сквозь пальцы пропускай.