Но роженице было не до этих терзаний, она снова тяжко застонала, стискивая руками, подгребая под себя прелую солому.
Долго ехали, безмолвствуя, слушая размеренный скрип сбруи да стук копыт, а потом Донатос и Клесх направили лошадей в сторону, по узкой, убегающей в голую рощицу дороге.
– Ах, тошно? – Старуха затрясла черной кочергой. – Дак я тебе ныне еще тошнее сделаю! Ты, все ты, зверище лютое, виновата! Ты, да эти холуи твои. Не влезь вы, жива была бы девка. Я тебе говорила, пожнешь, что посеяла! Ишь ты, решила, будто можешь чью-то судьбу поменять! Таки поменяла. Упыриха! Девка теперь в мертвецкой, и не будет у вас нового креффа!
Крефф спокойно спал, а его найденыш лежал и, обмирая, слушал, как где-то воет невидимая тварь, как шуршит валежник под чьими-то то ли ногами, то ли лапами, видел, как в нескольких шагах от стоянки горят голодом зеленые глаза. А еще казалось, будто кто-то зовет Тамира, тоненько, ласково, напевно.
– Слово Главы – закон. А тебе, ретивый наш, и впрямь лучше уехать. Среди Осененных ты дичаешь.
А если бы у глупой перепуганной девки в этот миг хватило умишка оглянуться назад, то даже в полумраке она увидела бы, с какой затаенной нежностью смотрел крефф ей вслед, проводя пальцем теперь уже по своим губам, словно завершая поцелуй, который между ним и юной выученицей так и не случился.