Волосы и брови мои были подпалены, в горле пересохло. Сколько людей нам будет это стоить? — подумал я.
Я лежал в своей камере и ходил по ней в одурманивающей темноте. Я стал очень чуток к звукам. Я слышал шуршание крысинных лапок по соломе, отдаленные стоны других узников, эхо от шагов стражников, приносящих пищу. По таким звукам я научился с точностью распознавать расстояние и направление. Думаю, я стал более восприимчив и чуток к запахам, но об этом я старался не думать.
— Ну, что ты там ни говори, а это навряд ли.
Я вошел в прихожую, пол которой был выстлан мозаикой из бежевых и розовых крохотных плиток, а стены были целиком из красного дерева. Освещала прихожую серебряная с эмалью люстра, вся в хрустальных рожках. Девушка удалилась, и я стал осматриваться, пытаясь увидеть хоть что-нибудь знакомое.
Я сделал маленький глоток и отставил рюмку в сторону. Я прибавил в весе фунтов сорок за те месяцы, что провел у него, и я боялся, что он узнает меня. Может, он выдаст меня Эрику, может, нет. Я думал, что нет. Но мне не хотелось рисковать.
— Это мое имя, — снова ухмыльнулся он. — А твое?