Наузник шагнул из обережного круга, и в этот миг бестелесый собеседник стремительно качнулся в его сторону. Кожу парня будто пронзили сотни ледяных игл, словно швырнул кто-то в лицо сыпучего снега. Холод пробежал по жилам, поднимая на теле волоски, заставляя коченеть пальцы, тукнулся в груди и разлетелся, брызнул во все стороны ледяными осколками. Темный лес перевернулся, голова у послушника закружилась, к горлу подступила тошнота, а на затылок словно обрушился пудовый кулак.
У послушницы перехватило дух. Она не смогла даже закричать; сердце подкатило к самому горлу, и вместо крика изо рта вырвался лишь всхлип ужаса. А потом на смену страху пришел гнев. Отродясь не было у Лесаны в душе столько ярости. От мысли одной, что из-за какого-то поранившегося дурака погибнет столько людей – Клесх погибнет! – в груди закипело. Дар хлынул от нее волнами – голубое пламя летело над сугробами, вспыхивало на жесткой шерсти оборотней, пробегало искрами, заставляло свирепых хищников скулить и корчиться, отшвыривало их от саней и кричащих в ужасе людей, принуждало кататься по земле, хрипеть…
– Какого цвета эта одежда? – спросил обережник.
– Это с непривычки так слепит, потом притерпитесь, – тем временем подбодрил своих спутников провожатый. – Давайте, разлепляйте зенки, нам еще к лекарям поспеть надо.
Высокий широкоплечий парень в овчинном тулупе перехватил ношу и улыбнулся. Лицо у него было круглое, курносое, простое. Самое лучше в мире лицо! Лесана зарделась. Мирута давно запал ей в сердце. А она нравилась ему. И весной, возможно, он придет со сватами. Нет, не «возможно», точно придет! От этой мысли на душе становилось тепло-тепло, и даже обжигающий ветер не мог загасить горение сладкого пламени.
Пламя в очаге ревело, по покойчику метались тени. Они мелькали по неровным каменным стенам, скользили по потолку, по расстеленным на полу шкурам. В узкие окна, не прикрытые по случаю весны ставнями, задувал ветер. Нэд сидел на лавке и остановившимся взглядом смотрел на огонь.