Питье пахнет мятой и ромашкой. Жажда сильна, но…
Он и сам себе кажется столь же старым, как эти часы.
– Прислугу пришлось отпустить, – оправдывается Брокк. – Он настоял…
– Спустишься к ужину? Оден, ты меня слышишь?
И у меня появится собственный дом, небольшой и уютный, с глиняной черепицей, виноградом и черешней.
Не его – всех остальных: Великие дома слишком привыкли к собственному величию, они в упор не замечали опасности. И, пожалуй, если бы не война, продержались бы еще лет сто, а то и двести, но сейчас, когда срок уже вышел, они желали найти виновного.