С выражением крайнего отвращения он полил хлеб медом и откусил.
– Я сменил повариху, – сказал он, разглядывая чересчур толстый ломоть хлеба, с которого, ко всему, стекало масло. – Кажется, неудачно.
Вновь травяное море спешит припасть к босым ногам королевы Мэб. Мертвые лозы ее венца вдруг выпускают зеленые листья. Здесь она другая. Королева Грез и Туманов легко меняет лица, и нынешнее – детское.
И ладно если бы только мой позор. Свой я переживу как-нибудь…
А еще меньше ему понравилась тень этого же лилейного аромата, витавшая у ворот его особняка. Аромат был зыбким, таким, на который вряд ли обратишь внимание.
Но перстень молчал. А Кагон продолжал вывязывать речь, слово к слову, петля к петле.