Когда она предложила помочь, видя, как райгрэ мучается с печатным шаром, слишком изящным и хрупким для его рук, согласился. Когда Тора сказала, что раньше умела и стенографировать, обрадовался: он не доверял самописцам.
Морось. И капли воды на шерсти пледа. Пить хотелось ужасно. И ноги замерзли: Тора вдруг поняла, что стоит босиком. И в грязной сорочке, которой под пледом не видно. Волосы растрепаны, а на лице – царапина. Доктор обещал, что шрама не останется, но сейчас Тора остро ощущала эту рану, не как источник боли, скорее уж как метку. Она трогала и трогала царапину, уговаривая себя, что уже завтра та исчезнет. Да к тому же это пустяк.
– Ты ведь не хочешь здесь оставаться. И карпов разводить. Или форель. Но если уйти, то… там не будет жил…
Рука сжималась, и острые когти – все-таки когти, тонкие каменные пластины – впивались в кожу.
Все опасно. Даже эта поляна при определенных условиях может стать могилой для двоих. А на хутора я и раньше заглядывала, ничего, жива пока.
– Уже полдень почти. – Пальцы Эйо гладили щеку. – Знаешь, как я испугалась? Полдень, а ты спишь и… не совсем спишь. Как будто…