Грязь. Вонь. И решетка над головой. Неторопливые шаги, которые то и дело замирают. И сапоги скрипят иначе. Верно, третий новые купил, а они жмут, вот он и останавливается, давая ногам отдых.
Благодать. Но жажда ее разрушает, и я выбираюсь во двор, к колодцу, к горькой воде, забору и кошке на нем. Она, устроившись на столбике, принялась умываться, стало быть, к гостям.
– Ты, Аргейм, скажи, чем эта девочка настолько тебя обидела?
И к двери поворачивался медленно, сдерживая желание напасть.
И осталась в поместье на месяц, приучая Одена ладить с самим собой, ласковыми уговорами заставляя живое железо отступать, удовлетворяя жадное диковатое любопытство и как-то легко выдерживая весь его подростковый напор.
Открыв глаза, я убедилась, что небо существует само по себе, безотносительно меня. И земля. И вереск. И весь остальной мир.