Ее руки подымаются, и поводья летят медленной волной.
Стол накрыт на двоих. Розы. Вазы. Белый костяной фарфор. И столовое серебро во всем его многообразии… Пересчитав вилки, ложки и ножи, я пришла к выводу, что подобные завтраки не для меня. Манеры не настолько хороши, чтобы получать удовольствие от этого церемониала, странно, что за спиной не выстроилась когорта лакеев.
Кашица не желает держаться на щеке, сползает, и мне приходится подбирать и приклеивать ее снова и снова. А пальцы трясутся.
– Лжешь. Ты… и она… тебе ее жаль, верно? Всем жаль бедную девочку… последняя нить… род прервется. – Губы старухи презрительно изогнулись. – Этот род уже прервался. Из-за тебя!
Оден фыркнул, и гибкий хвост оплел ноги, дернул меня, опрокидывая на спину, на мягкую пятипалую лапу.
И на приглашения отвечать… и напоминать о встречах… Оказывается, Тора не забыла, чему ее учила мама. Только с шаром заладилось не сразу: все-таки нынешний был другой модели, чем тот, которым отец пользовался. Но Тора приспособилась.