Финк, когда он приблизился к камере, вскочил, метнувшись к решетке рывком, вцепившись в прутья, и замер, ничего не говоря, лишь глядя выжидательно, с отчаянной надеждой.
К Ланцу Курт приблизился осторожно, не опуская взведенного арбалета; сияющий малиново-серебристым стальной штырь засел в правом подреберье, с трудом пропуская сквозь прижатые к телу пальцы темно-красный ручеек, убегающий в мокрую траву.
– Вы так ничего и не поняли, – вздохнул Бернхард с ненаигранным сожалением. – Вы по-прежнему полагаете, что я просто желаю избавиться от вас, как банальный преступник?
– Завидная память, – отметил подопечный с болезненной ухмылкой.
– Он стоящий резчик, – пожал плечами тот, и Ланц снова непонимающе нахмурился.
– Я бы хотел поговорить там, где посторонние нас увидеть не смогут, – возразил он твердо. – Не хочу, чтобы кто-то знал о том, что я был в Друденхаусе; об этом даже родители не знают, и я бы хотел, чтобы вы им не говорили. Ведь я имею право требовать… – мальчишка впервые замялся, припоминая сложное слово, – анонимности. Так?