Подошедшая девушка была незнакома Илье Ильичу: либо изменила внешность до неузнаваемости, или непристойно омолодилась. Во всяком случае, на вид ей было лет пятнадцать, а это не слишком характерный возраст для города мёртвых. Лишь затем Илья Ильич понял, что незнакомка кличет по имени-отчеству не его, а Илюшку, который ведь тоже Илья Ильич.
— Я никому не открываю, — донеслось из-за двери.
В голове шум, словно две большие раковины прижали к ушам. Голоса доносятся сквозь плеск кажущегося моря. Головы не повернуть, даже глазом и то не покосить. Где-то на периферии зрения колышется серая занавеска, гасит белый день, и вскоре лишь светлое пятно остаётся перед глазами, обращаясь в бесконечную трубу, в дальнем конце которой видно сияние. И он падает в эту трубу, навстречу свету. «Ну, этот оптический обман мне знаком, даже сейчас поповские бредни не привлекают…» Тела нет, один слух ещё не отказал. В соседней палате включено радио, Русланова поёт: «Ленты-бантики, ленты-бантики!..» — надо же такое придумать — путешествие на тот свет под руслановские взвизги. «Ленты в узлы вяжутся!..»
Илья Ильич покорно встал и пошёл. Собственно говоря, он готов был идти куда угодно, лишь бы рядом с сыном. Не хочет Илюшка говорить о делах — не надо, время терпит.
— А ты уже, конечно, знаешь. Давай, рассказывай, что ты сумел за один день вызнать…
— Какие бандиты? — изумился Илья Ильич. — Мне говорили, что отнять чужие деньги, то есть мнемоны, невозможно, только если сам отдашь.