Франц проводил не первую торжественную церемонию в жизни. Он умел завести подданных, умел заставить их дышать в унисон, проникаться гордостью, патриотизмом, чувствовать себя не просто чудом, а членом великой семьи — речи де Гира считались образцом ораторского искусства. Но День Памяти великий магистр выделял особо. Он знал, как дорог чудам этот праздник, а потому продумывал свои выступления особенно тщательно.
Премьеру своего нового, потрясающего и грандиозного (а какого же еще?) шоу, Птиций приурочил к празднику в Ордене, специально подгадал, рассудив, что грустившим в течение всего дня чудам к вечеру потребуется эмоциональная разрядка. А что может быть лучше нового представления от известного режиссера? Правда, первоначально лидеры Великого Дома Чудь отнеслись к затее хитроумного конца с сомнением, заметив, что устраивать в День Памяти веселенькое представление не совсем правильно. Но Птиций выкрутился. Во-первых, он перенес начало на час ночи («Это уже следующий день, господа!»), а во-вторых, клятвенно пообещал, что мероприятие будет менее фривольным, чем обычно («Чинное и даже торжественное шоу станет достойным продолжением величественного праздника!») В случае необходимости конец умел быть весьма убедительным, и его пламенная речь привела к тому, что в «Ящеррицу» собрался сам де Гир. Новость мгновенно распространилась по каналам «Тиградком», и верноподданные чуды принялись в массовом порядке заказывать столики. Остальные любители развлечений не отставали, что гарантировало премьере аншлаг.
— Я как раз собирался спать, — ворчливо сообщил капитан гвардии.
Гвардейцы взяли Хамзи по дороге на работу. Взяли чисто, не позволив подать тревожный сигнал в Гильдию. Затем заставили позвонить в офис, предупредить о том, что задерживается на деловых переговорах, после чего перебросили в Замок.
— Тем удивительнее действия дядюшки. Раньше он действовал так же, как и я… — Кардинал Луминар не стал уточнять, что выстроил свое правление по образцу барона Александра. — Теперь же стал показывать зубы.
Борис Луминар носил титул без малого двести лет. Высокий, чуть меньше семи футов ростом, он отличался атлетическим сложением, но при этом не производил впечатления горы мяса: могучий, но элегантный, идеальная натура для древнегреческой статуи. На лицо Борис был грубоват: тяжелые черты, маленькие глаза, квадратный подбородок с ямочкой, не красавец, зато дышал мужественностью и силой, как и положено вождю. Подданные кардинала любили — он умело защищал интересы клана, но побаивались — о вспыльчивости и жестокости Бориса слагали легенды.