Не знаю, кто больше нервничал по мере приближения вечера — Уилл или я. Я тяжело переживала неудачу нашей последней вылазки, и миссис Трейнор подлила масла в огонь, десяток раз заявившись во флигель, чтобы уточнить, где и когда пройдет концерт и что именно мы будем делать.
— Я помню, но это не только американские горки и вальс в чайных чашках. Во Флориде есть киностудии и научный центр. Очень поучительно.
— Все дело во времени, — сказала я. — В смысле, мне двадцать семь.
— Вы хорошо себя чувствуете? — пристально посмотрела на меня миссис Трейнор.
— Замолчи! — Я давилась словами. — Ты такой эгоист, Уилл. Такой глупец. Даже если я теоретически могла бы поехать с тобой в Швейцарию… даже если ты думал, что я пойду на это после всего, что я для тебя сделала, тебе больше нечего мне сказать? Я открыла тебе сердце! А ты только и можешь сказать: «Нет, этого мне недостаточно. И теперь я хочу, чтобы ты отправилась со мной смотреть на самое ужасное на свете»? На то, чего я боялась с тех пор, как узнала правду? Ты представляешь, о чем меня просишь? — Я была вне себя от ярости. Стояла перед ним и вопила как сумасшедшая. — Иди к черту, Уилл Трейнор! Иди к черту! Лучше бы я никогда не соглашалась на эту идиотскую работу. Лучше бы никогда не встречала тебя. — Я разразилась слезами и побежала по пляжу в свой номер, подальше от него.
— Мы это понимаем, — сказал мистер Трейнор. — И ценим вашу решимость. И благоразумие.