Я подошла к окну и раздернула шторы, ощутив внезапный ветерок и резкое похолодание. Над морем разразился шторм. Драматические вспышки ветвистых молний на мгновение освещали небо, а затем, словно запоздалая мысль, барабанная дробь потопа ударила по крыше нашего маленького бунгало так яростно, что поначалу заглушила все звуки.
Нет, меня поразили синевато-багровые линии на запястьях Уилла, длинные неровные шрамы, которые невозможно было скрыть, как бы проворно Натан ни опустил рукава рубашки.
— Чего я там не видела? Мама думает, что ты хочешь уволиться.
— Я знаю, что за нее платят намного больше минимальной зарплаты. Больше мне ничего знать не нужно.
Мы стояли на финише. Над нашими головами уныло хлопал на пронизывающем ветру транспарант: «Финиш весеннего триатлона».
Трехколесный велосипед Томаса лежал, перевернутый, на дорожке. Закрывая за собой калитку, я затащила его под крыльцо и открыла дверь. Тепло ударило меня, словно подушка безопасности, — мама не выносит холода и держит отопление включенным круглый год. Папа вечно распахивает окна и ноет, что она доведет нас до разорения. Он говорит, что наши счета за отопление больше, чем ВВП маленькой африканской страны.