– Вы обратились с жалобой к гильдийному старшине? – Кайя нарушает молчание.
Ну вот, очередная пауза, которую не представляю, чем заполнить. Молча считаю звенья на массивной золотой цепи Кайя. Звенья украшены крупными рубинами, но камни обработаны грубо и выглядят скорее кусками стекла, которое просто впаяли в золото.
– И когда все стали искать Настьку, я соврала. Мы поссорились. Я так сказала. И Настька осталась у реки. Ее долго искали. До утра. И потом тоже. Мама меня увезла.
– Рыбки хотите? – Я гостеприимно подвинула миску, хотя Кайя без труда мог до нее дотянуться. Если уж завязался разговор, то следовало его поддержать. – Урфин по-прежнему друг вам. И подозреваю, что он хотел как лучше.
Сначала жутко чешутся руки, Кайя, помнится, расцарапал их до крови. Болит голова, точно ее в тисках зажали. А кожа вспыхивает. Зуд невыносим, и любое прикосновение мучительно.
– Но раб за свои поступки не отвечает. Его нельзя судить. Женщин можно за некоторые преступления. Детей тоже. Не рабов. С ними разбирается хозяин. Я думал, Кайя меня убьет. Он даже не орал. Просто взялся за кнут и… потом еще добавил пару раз уже на холодную голову. При свидетелях. Совет получил подтверждение того, что я есть.