Ход, надо думать, начинался за полукруглой, тоже облицованной свинцом дверью в дальней стене.
Если б знать – непременно поклонился бы, шея бы не переломилась. И на барабане развязно, нога на ногу, рассиживать не следовало, да еще с трубкой.
Россия прошлого столетия, особенно второй его половины, смотрелась вполне пристойно. Разумеется, и тогда под сенью двуглавого орла творилось немало мерзостей, но это всё были мерзости умеренные, вписывающиеся в рамки европейской истории и потому извинительные. А там, где пристойность заканчивалась и вступал в свои права бессмысленный русский бунт, заканчивалась и сфера профессиональных интересов Николаса Фандорина.
Новая служба оказалась против прежней не в пример хлопотней и бессонней, но жаловаться было грех.
За час блуждания по подземелью фон Дорн наслушался всякого, а в месте, где проход вдруг разделился надвое, сверху раздался голос, от которого мушкетер остановился, как вкопанный – даже стучать по плитам перестал.
А я остаюся с тобою, родная моя сторона, не нужно мне солнце чужое, и Англия мне не нужна!