Курт на мгновение приостановился, чувствуя, как с губ срывается очередная шпилька, и понимая, что сутки мирного сосуществования с его подопечным оказались тяжким испытанием для его добродетели.
— Нельзя бегать от прошлого, — повторил он с расстановкой. — От прошлого, от своих страхов. От грехов — своих и чужих.
Курт проводил взглядом торопливую фигуру дознавателя и медленно прошагал к постели, у которой Райзе, присев на корточки, осматривал руку умершего, приподняв ее двумя пальцами за запястье.
— Нет, майстер Гессе. Вы меня не обидели. Как я сама же отметила, ваши вопросы вы задаете не из праздной пытливости, а исключительно в интересах дела; как можно таить обиду на следователя за то, что он стремится выявить истину?
— А побег с допроса? Это одно лучше всяких улик и подозрений, это само по себе улика из улик; чего ради он бежал, если ему нечего бояться и он ни в чем не повинен?
— И чем же ты его заслужил, грешный бездельник? — возразил Курт, грудью вдвигая сослуживца внутрь и прикрывая за собою дверь. — Солнце встает, Дитрих, работать пора.