Улл засмеялся и потрепал меня ладонью по голове. Я был так занят мыслями, что забыл, как собирался на это прореагировать — а когда вспомнил, было уже поздно.
— Ничего, — сказал я. — Адекватно. Но как-то уж слишком по-человечески.
Мы потащились к выезду из Москвы, и вскоре я уснул — а проснулся, когда мы проезжали проходную в утыканном телекамерами заборе вокруг дачи Ваала Петровича. На стоянке перед зданием с колоннами (это была не вариация на тему Ленинской библиотеки, как я первоначально думал, а уменьшенная реконструкция кносского дворца, где жил Минотавр) стояло несколько темных лимузинов. В сборе были все шишки. Я почувствовал неприятный холодок в животе. Чего им опять от меня надо?
Сидящие в автобусе актеры в повязках ничего не подозревали до той секунды, когда водитель начал кричать. Но и тогда они не проявили особого беспокойства — видимо, перед корпоративом им велели сохранять спокойствие при любом развитии событий. Лишь когда автобус накренился на краю, несколько человек сорвали повязки с глаз — и закричали тоже. Но делать что-либо было поздно.
— Это откровение. Когда твой ум совсем спокоен и безмятежен, ты… Ты как бы замечаешь самый простой и очевидный слой мира. Который всегда есть, но скрыт под заботами, постоянно кипящими в голове. Обычные люди эту очевидность даже не замечают — она для них существует только в качестве фона.
Я трижды надавил языком на пластину вампонавигатора и быстро провел языком по обнажившимся щетинкам.