Наложница вопросительно посмотрела на Азаг-Тота, но тот лишь шевельнул пальцем. И страшная женщина вышла.
— Да, — согласился Турчи, — те самые. Маги готовы растерзать иерархов Кадаф в клочья, а после этой процедуры коммерческая ценность… гм… гиперборейцев будет равна нулю. Нам нужны целые шкуры.
Бандитское веселье достигло апогея. Давид Давидович умел выстроить мизансцену.
— Я сейчас разрыдаюсь от жалости! — скривился Захар. — Хочешь увидеть изгоя — посмотри на меня!. Моя жизнь — это чья-то смерть! Я с пеленок знал о том, что меня ненавидят и боятся! Или презирают! Я вырос отверженным! И ты МНЕ рассказываешь, что такое быть изгоем? Да мне следовало бы удавиться на первом же вздохе!
— А кому нужна такая семья? — Наемник выдержал паузу. — Философия Кадаф проникает очень незаметно. Сначала кажется, что жестокость — это неотъемлемая часть войны. Война не прекращается, всегда находятся новые враги. Жестокость становится повседневностью, и появляется ненависть. Ненависть ко всем. Великий магистр так и не понял, что, заключив сделку с гиперборейцами, он расчищает дорогу Азаг-Тоту.
— Вторая линия! — Франц напряженно прислушивался к помехам в рации. — Гуго! Что у вас происходит?