Глокта захромал в глубь дома. Арди и наемники следовали за ним встревоженной толпой.
Логен стоял на башне, снова и снова потирая отмеченную шрамом сторону лица. Его раны болели. Множество ран. Все его тело было избито и покрыто синяками, порублено и переломано. После схватки с едоком, после боя у крепостного рва, после поединка с Наводящим Ужас, после семи дней битвы на Высокогорье. После целой сотни боев, стычек и походов. Их было слишком много, чтобы все помнить. Он так устал от этого, ему так больно и тошно.
— Хорошо, практик Иней, — поспешно произнес Глокта. — Уведите нашего пленника.
— Ваше преосвященство, — прошептал он, с трудом скрывая смятение, и скорчился от боли при попытке встать с кресла.
Было ясно, что они повешены давно. Конечно, до того, как началась осада. Скорее всего, тела висели с тех пор, как крепость захватили сами северяне. Трупы первых защитников цитадели, прибитые гвоздями, гниющие и разлагающиеся, провисели здесь все эти месяцы. У троих отсутствовали головы. Скорее всего, это их головы прилагались к трем подаркам, посланным маршалу Берру некоторое время назад. Вест вдруг спросил себя, не очень-то желая знать ответ: были ли они живы, когда их прибивали к стенам? Рот немедленно наполнился слюной, отдаленное жужжание мух вдруг стало невыносимо близким и до тошноты громким.
Ферро почувствовала, как она устала от наставлений Юлвея. Байязу она ни на йоту не доверяла, но они друг друга понимали. А Юлвей не понимал ничего.