– Это он по молодости. Молодые на славу падки. Пока жизнь не вразумит. Хотя кому я рассказываю…
– Четыре золотых, – не стал скромничать хозяин.
Едва успокоившись после очередного знакомства с собаками, Красавчик испуганно пискнул и принялся царапать плотную ткань вещмешка.
– Ты че творишь? – заскулило тело, поднимаясь. – Это ж на двоих. Сергунь, погоди, – припустило оно за удаляющимся компаньоном. – Слышь, Сергунь…
– Разве я не прав? Посуди сам – сколько мирных обывателей гибнет каждый день ни за хер собачий? А ведь их прегрешения, согласно церковным канонам, ничтожны в сравнении с моими. Они умирают в муках, я наслаждаюсь жизнью. Так, может, мои грехи – и не грехи вовсе? Может, в небесной канцелярии случился переворот, и поклоны теперь бить нужно не доброму старичку с белоснежной бородой и нимбом, а рогатому? У того ведь, я слышал, несколько иные вкусы. Представляешь, каково будет разочарование праведников, представших на высшем суде перед Сатаной? Ох, черт! Я, похоже, ошибся дверью! Э, нет, дружок. Постой. Что тут у нас? Был верным мужем, любящим отцом, честно трудился от зари до зари и даже – Иисус мне в печенку! – давал милостыню нищим. Получи распределение на серные шахты! – Я живо представил себе только что отыгранную сцену и невольно хохотнул, рискуя оскорбить религиозные чувства командира.
– Давай-давай, – ответил Ткач на обращенный к нему полный недоумения взгляд, дополнив приказ активной жестикуляцией.