Цитата #550 из книги «Песни мертвых соловьев»

Остаток дня прошел спокойно. Взявшие дом в оцепление хранители нас почти не беспокоили, если не считать робких поползновений снизу, после того как я и Сиплый от скуки подстрелили четверых в кустах и в здании напротив. Часок удалось скоротать, обсуждая причины отсутствия у наших оппонентов огнестрела. Были выдвинуты три гипотезы: тупость, бедность и «религия не позволяет». Однако разбуженный пинками кормилец опроверг все, заявив, что стволы у его коллег имеются, но шум стрельбы и в особенности запах пороха привлекают Их. Кто Они такие и чем страшны, выяснить не удалось, так как зловредный сказитель снова отключился, унеся тайну с собой. Больше всего это огорчило Балагана, не устающего удивлять меня любознательностью. После двух неудачных попыток привести в чувство источник информации он, решив установить истину опытным путем, схватил «ПКМ» и со словами: «Вы у меня, суки, еще нюхнете пороха!» – дал несколько коротких очередей в окно. После чего, отчитанный капитаном за бездумную трату боеприпасов, успокоился и притих.

Просмотров: 5

– Я его знаю, – кивнул на меня Сиплый. – Работали с ним года три назад.

Просмотров: 8

– Что? – Губы Балагана задрожали. – Это как? Ты о чем говоришь? – Пулеметчик схватил Сиплого за грудки и подтянул к себе: – Отвечай.

Просмотров: 11

Отчаяние. Я видел его сотни раз. Всякое. Одна из разновидностей – отчаяние-болезнь. Оно как моча, что, копясь, переполняет пузырь над разбухшей простатой, и, стоит лишь надавить посильнее, хлещет наружу безудержным фонтаном. Выпустить его на публике – все равно что прилюдно обоссаться. Толпа этого не одобряет. И люди вынуждены терпеть. Слабые, нищие, голодные, обреченные. Бродят закоулками, потупив желтушные глаза. «Отливают» по чуть-чуть, бухая в одиночестве, крича от бессилия в засаленную подушку. Вялотекущая смерть. Гниение личности внутри полуживой оболочки. Но бывает и другая разновидность, с которой я знаком гораздо лучше, – отчаяние-травма. Скоротечное и тяжелое, будто удар кувалдой. И это не метафора. Я как-то слышал, что нет чувства более сильного, чем отчаяние матери, потерявшей ребенка. Чушь. Слюнявый придурок, изрекший сию блаженную хуйню, никогда не смотрел в глаза здорового мужика, мгновение назад осознавшего, что у него больше нет рук, никогда не видел взгляда, которым тот провожает свои куски, летящие в помойное ведро, никогда не наблюдал, как седеют волосы малолетнего долбоеба, узревшего перед носом собственные яйца, висящие на кончике ножа. Отчаяние бьющейся в истерике бабы – ничто по сравнению с отчаянием человека, забывшего, как дышать. Чувство безвозвратной утраты способно свести с ума. В первые мгновения мозг просто отказывается воспринимать реальность, он не может усвоить новый порядок вещей – часть тела здесь, часть – там. И даже усвоив, все равно пытается отрицать. А потом наступает понимание – ты больше не тот человек, что раньше, ты безнадежно испорчен, ты теперь и не ты вовсе. А кто? Никчемный бессмысленный обрубок. Кусок мяса в нарезке. И ничего уже не изменишь. Полное, всепоглощающее отчаяние. Я иногда пытаюсь представить, каково это, но не могу. Сильные эмоции никогда мне не давались.

Просмотров: 11

Снова-здорово. Каждый раз, когда дело принимало не устраивающий Фому оборот, он вытаскивал на свет божий эту историю. Случилась она почти два года назад. Мы с Никанором – одним из немногих вменяемых братьев – душевно отдыхали в навашинском кабаке. Даже не вспомню уже, что за повод был. Вроде рабов удачно спихнули. Разумеется, приняли на грудь как следует. И в процессе отдыха повздорили с какими-то уродами из Навмаша. Повздорили крепко, так что дело закончилось стрельбой и спешным отбытием восвояси. Хорошо – машина близко стояла. Прыгнули – и по газам. Со всем этим переполохом даже не заметил, что у товарища в пузе дыра. Да он и сам здорово удивился. Полпути удивлялся, пока дух не испустил. А потом оказалось, что пуля у Никанора в брюхе не чья-нибудь, а моя. Как назло таскал тогда «Гюрзу» с «СП–10». Вот тебе, бабушка, и Юрьев день!

Просмотров: 3