Выпили и за родителей, только я теперь пил воду. А то ведь опьянел, размяк, разоткровенничался. Разболтался. И с одного бокала всего. Оно, конечно, не страшно, а всё ж нехорошо. Игристое — вино опасное.
Думаю, впредь никаких портвейнов дамы пить не будут. И вообще, портвейн — мужской напиток. Даже не мужской — мужицкий.
С другой стороны, пух полетает-полетает, да и сядет, в июле о нём и забудут до следующего года. А тополя останутся. По счастью, я осмотрителен и запаслив, и потому иду сейчас в летнем плаще, сиречь пыльнике. И в шляпе.
Я начал одним пальцем: чижик-пыжик, где ты был? Поиграл минуту, и, видя вытянутые лица, решил более не дразнить, и устроил танцевальный марафон. Играл румбу и ча-ча-ча, камаринскую и яблочко, твист и танго, вальс и блюз, и, конечно, между ними вставлял свою версию «Венеры», то есть «шисгары» в русской транскрипции. Можно медленно потоптаться, можно быстро потрястись, а можно просто выпить рюмку водки. Но и в камаринской, и в танго, и в фокстроте, и уж, конечно, в Шисгаре даже не самое искушенное ухо могло услышать пение чижика.
— Нет, Андрюха, и не проси. Боюсь я их. Мертвецов. Придут вслед за своими черепами… — я завернул черепа в газеты, уложил в авоську, отдал авоську Андрюхе и вежливо проводил до калитки.
— Торт не убежит, — сказал Андрей Николаевич. — Ты мне вот что скажи, Миша.