— Пойдемте, — сказал Равик женщине. — Подождем внизу.
— С моими картинами я должен пережить войну. А война будет долгая.
— Браво, — сказал Равик, — все еще склонившись над больной.
— Я, конечно, и виду не подам, что знаю об этом. Но старик мог бы кое-что сделать. Я из него душу вытрясу.
Он взглянул на Катчинского. Да, он это знал. Верил, что Катчинский поступил бы именно так.
Машина шла почти бесшумно. Она шла так, словно была неподвластна силе тяжести. Мимо скользили дома, церкви, деревья, золотистые световые пятна кабачков и бистро, поблескивающая река, мельница и снова плоский контур равнины, над которой вздымался небосвод, подобный внутренней стороне гигантской раковины, где в нежном молочном перламутре мерцает жемчужина луны…