Эта мысль оказалась тревожной. Не сама по себе, конечно, но она потянула из глубин подсознания какую-то другую мысль, а мозг упорно отказывался ее воспринимать. Ощущение было неприятное, как будто кто-то раскаленным гвоздем мне извилины распрямляет.
Всех спасти все равно невозможно. Тут ведь целый мир гибнет. Как тысячи миров до него и тысячи миров после. Система безжалостна и рано или поздно доберется до каждого.
— Неделя, говорите? — спросил Виталик. — Как-то очень быстро пролетела эта ваша неделя, к хренам.
— Предтечи. Древние. Мы не знаем. Она автономна, самодостаточна и поглощает один мир за другим.
— И вот в это общество ты хотел попасть? — спросил я. — Вот таким ты хотел бы стать?
Что в зомби особенно неприятно, так это то, что очень трудно определить, когда их убили во второй раз. То ли минуту назад, а то ли полдня уже прошло. Степень разложения в этом вопросе ничего не подскажет, они такие неделями запросто могли бегать.