В ответ звучат аплодисменты. Делать нечего, беру стул и перемещаюсь.
Слабость, тянет в сон. Ощущение — будто мешки таскал. Свечение тянет много сил. Убираю руку и накрываю раненого одеялом. Иду к себе. С тех пор, меня признали врачом, я живу во флигеле, где получил комнатушку. При помещике в ней обитала прислуга. Комната небольшая, но с окном, обстановка спартанская. Узкая койка у стены, небольшой стол, табурет и вешалка у двери. Не страшно, бывало и хуже. Снимаю сапоги и прямо в халате заваливаюсь поверх одеяла. Спать…
М-да. В роту мне нельзя. Бить меня вряд ли станут — я вольноопределяющийся, но кто знает? Терпеть точно не стану и дам сдачи. А это трибунал. В любой армии такого не прощают. К тому же в роте донора хорошо знают. Проколюсь вмиг. Объяснить, что утратил память? Не поверят. Что-то должен помнить, а у меня с этим ноль. Пойдут разговоры: «Царь не настоящий!», контрразведка подтянется… Мне этого не надо.
— Война — тяжелое испытание для страны. Но одновременно она дает возможность врачам ввести практику новые способы.
Я понял намек и достал бумажник. Лазарь упаковал мой старый мундир, пообещав, что его доставят в дом Леопольда. Адрес он знал — Минск небольшой город. Я последовал совету и отправился гулять. День клонился к вечеру. Спала жара, дул ветерок, несший прохладу. По улицам проносились коляски, подкованные копыта лошадей цокали по булыжной мостовой. Навстречу попадались симпатичные горожанки. Некоторые засматривались на зауряд-врача в парадном мундире. В ответ я улыбался и прикладывал ладонь к козырьку фуражки. Девушки смущались и краснели.