Полякова ожгла Ольгу неприязненным взглядом. «Это она с чего?» — удивилась наследница.
Штык легко входит в тело. Я врач, и знаю, где у человека сердце. Немец дергается и замирает. Вытаскиваю штык и иду дальше. Других раненых нет — одни трупы. Среди них нахожу офицера. Лежит рядом с выроненным палашом. Мне этот ножик без интереса. Замечаю на поясе кобуру, наклоняюсь и отстегиваю клапан. Ого! Это я удачно подошел. Люгер, он же парабеллум. Расстегиваю пряжку и вытягиваю ремень. Снимаю кобуру и вешаю себе на пояс. Оглядываю луг. Казаков и немцев не видно. Кони, потерявшие всадников, бродят по лугу. Надеюсь, это немецкие. Смотрю на дорогу. По ней колонной идут наши войска. Конные упряжки тащат пушки. Замечаю автомобиль — здесь они редкость. Раскачиваясь на ямах, он обгоняет колонну. За ним рысят всадники — конвой. Начальство пожаловало? Пусть едет мимо!
— А ничем! — Николай Нилович развел руками. — Только резолюцию начертал. «Какой-то лекаришка будет нас учить!» — процитировал он сердито.
В блиндаже начальника дивизии жарко натоплено. За столом чаевничают Беркалов и… Брусилов. Более никого. Меня встречают веселыми взглядами.
Оживились. Певец из меня никакой, но народ нужно отвлечь.
Свои слова хирург подкрепил убедительными цифрами. В германской армии, как сообщает иностранная печать, число выживших и возвращенных в строй раненых составляет 52 процента. В российской — только 43.