— Предлагал деньги. Я отказался, тогда он обещал содействие по открытию практики после войны. Как я понимаю, за долю в деле. Ловкий у вас дядя! Подковы на ходу сдирает.
Осторожно приподымаю бинт. Мощный шов, вязали со всей дури. Ну, так жир стягивали — у меня его полно. К сорока годам спереди образовался курдюк — следствие хорошего аппетита и любви к пиву. Стоп! Под повязкой жира нет — худой, впалый живот. Это почему? Подношу руку к глазам. Неровно остриженные ногти, под ними «траурная» каемка. У меня такого не может быть! Хирурги стригут ногти до «мяса». Что за хрень?
Понятно: не хочет говорить при кучере. Коляска замирает у входа в сквер. Деревянная ограда из реек, тенистые деревья. Соскакиваю на мостовую и протягиваю Поляковой руку. Она у меня в перчатке. Я в парадном мундире с орденами — все же Минск приехал. А ордена снимать здесь запрещено: наградили, так носи!
— Как же тебя угораздило? — выдохнула она.
— Лиза рассказала мне о посещении госпиталя, — начал Поляков. — А потом заявила, что пойдет в сестры милосердия.
«А скандал в печати почему поднял? — не отстал голос. — Не лучший способ зарекомендовать себя перед императорской семьей. Он, что, этого не понимал?»