— Ах да, Харриет. Какая ужасная трагедия. Какой кошмар для всех вас.
Он взял увеличительное стекло и внимательно рассмотрел их, одну за другой.
Так же медленно, как раскрывается цветок, я вытянула ноги перед собой, но когда они не почувствовали сопротивления, снова подтянула их к подбородку. Лучше съежиться, подумала я; лучше быть мишенью поменьше.
Природа одарила меня острым слухом; как однажды мне сказал отец, для владельца такого слуха шелест паутины звучит словно клацанье подковы о стену. У Харриет тоже был такой слух, и иногда мне нравится думать, что я в некотором роде ее своеобразное воплощение: пара бестелесных ушей, парящих над населенными привидениями холмами Букшоу и слышащих то, что лучше не слышать.
Отец рассказал мне о выдающихся математических способностях Бонепенни; шныряя по крыше, наверняка он так же хорошо изучил черепицы, как собственную комнату.
— Вы имеете в виду, если бы вы умерли, сэр?