— Да, — ответила я, делая целое представление из отряхивания рук от пыли.
Годы спустя, когда после смерти Бэкона его стол передвинули, на пол упал конверт, спрятанный где-то в столе. Как ты догадываешься, уборщик, нашедший его, был дедом доктора Киссинга, Литейщиком. Со смертью старого Бэкона, подумал он, какой вред будет, если он заберет одну-единственную яркую оранжевую марку, лежавшую в конверте, домой, чтобы его трехлетний внук поиграл с ней?
— Хмм? — протянула я. Изображать невинное удивление — это моя специальность.
Пробираясь сквозь остатки прошлогодней нескошенной травы, я брела вдоль стены до тех пор, пока не нашла то, что искала, — лужайку с яркими листьями, алый блеск которых позволял легко обнаружить их трилистные пучки среди прочих растений. Нацепив хлопчатобумажные перчатки, которые я предусмотрительно заткнула за пояс, и насвистывая в вольной интерпретации «Биббиди-боббиди-бу», я приступила к работе.
— «…испускаю громкие вопли все время, пока пишу…», — повторила Дафна. — Подумать только!
— Гораций Бонепенни! — выпалила я. — Кто такой Гораций Бонепенни?