— Да? А что случилось? Надеюсь, ничего серьезного?
Это я. Это Флавия. И я любила себя, пусть даже никто больше меня не любил.
Руки его дрожали — от старости или от волнения, я не могла определить. Пользуясь обрывком тонкой бумаги как импровизированными щипчиками, он раздвинул края конвертика пожелтевшими от никотина пальцами. Когда оранжевые края «Ольстерских Мстителей» показались на свет, я не могла не заметить, что пальцы и марки были практически одного оттенка.
Нет, в этом должно быть что-то еще, но что, я не могла понять.
— «Если на корочке торта сладость, кого волнует сердцевина?» Моя бабушка так говаривала, — добавил он.
— Ужасное происшествие у вас, в Букшоу, — говорили они отцу, Фели или мне.