— Боже мой! — воскликнула Мэри, ныряя под стол и выуживая оттуда круглую металлическую корзину для мусора. — Чуть не забыла! Папа бы убил меня, если бы обнаружил, что я не вынесла мусор. Он страшно озабочен микробами, мой отец, хотя при взгляде на него так не подумаешь. Слава богу, я вспомнила! Фу-у! Ты только посмотри на эту грязищу!
Как большинство ребят, я поначалу держался особняком, общаясь только с книгами и рыдая под изгородью, когда мне удавалось остаться одному. Наверняка, считал я, я самый грустный ребенок на свете; во мне должно быть что-то врожденно ужасное, раз мой отец так безжалостно отослал меня. Я верил, если я смогу понять, в чем дело, то смогу все исправить и буду соответствовать его требованиям.
— В чем дело, Доггер? — спросила я небрежно, стараясь подражать интонациям Багза Банни.
— К вопросу о губах, — сказала я, — где Фели?
— Но давай продолжим. В последний день жизни вор Бонепенни решил остановиться в «Тринадцати селезнях». Молодой глупец — ладно, больше не молодой, но тем не менее глупец — умудряется позволить, чтобы его прикончили. Я однажды сказал мистеру Твайнингу, что мальчик плохо кончит. Замечу, что я оказался прав. От этого парня всегда попахивало серой.
Сегодня, однако, меня волновали многие вопросы, поэтому, отъехав на велосипеде на милю от Рукс-Энда, я бросилась на травянистый склон и уставилась в летнее небо.