– Пойдем отсюда, – зашептал приятелю Разумихин, несколько задетый тем, что его участие в деле было столь мало отмечено, хотя именно он первым закричал про подсунутую купюру. – Неужто ты не видишь? Помещик не ради сирот старается, у него своя цель! Чтоб ты всю эту сцену после Авдотье Романовне пересказал, вот чего он хочет!
Во вторую ночь это случилось, после полуночи. Сидел Рулет на подоконнике, смотрел на звезды. Всего час как вмазался, так что было ему хорошо – и заблудившейся душе, и бедному отравленному телу.
А вот вам еще один эпизод, дополняющий портрет нашего героя и демонстрирующий другие две характернейшие его черты: неостановимую дотошность и редкую неустрашимость. Причем последняя черта тем удивительнее, что в людях обостренно впечатлительных, готовых впасть в продолжительный обморок от химеры, храбрость встречается редко, не то что в натурах бесхитростных и воображением обделенных.
У окна стоял сивухинский телохранитель, почти сливаясь с коричневой шторой в своем строгом костюме.
Не ведая этой подоплеки, Порфирий Петрович взялся за работу с пылом. Выяснил, что за два дня до кончины, ужиная в трактире, ревизор отравился несвежею рыбой. Умереть не умер, но сильно расхворался, и по сему поводу был у него Штубе, известнейший в городе лекарь, который пользовал и губернатора, и всех первых лиц.
То-то Элеонора Ивановна засмеялась, когда он сказал по телефону про рукопись. «Снова-здорово» – так она выразилась. И потом вела себя странновато…