— До свидания, — сказала девочка, и медленно, с великим унынием дверь закрылась.
Когда все поели, Папа еще посидел молча за столом. Был ли он в самом деле трусом, о чем столь грубо объявил его сын? Разумеется, на Первой мировой Ганс им себя считал. И трусости приписывал то, что остался в живых. Но полно, разве признаться в том, что боишься, — это трусость? Радоваться тому, что жив — трусость?
Россия, 5 января 1943 года, очередной ледяной день. Среди улиц и снега повсюду лежали мертвые русские и немцы. Кто еще был жив, стрелял в чистые страницы перед собою. Сплетались три языка. Русский, пулевой, немецкий.
Мама по-утиному вступила в комнату следом.
Некоторые из вас наверняка верят во всякую тухлую дребедень: например, что белый — толком и не цвет никакой. Так вот, я пришел, чтобы сказать вам, что белый — это цвет. Без всяких сомнений цвет, и лично мне кажется, что спорить со мной вы не захотите.
Ганс немного подвинулся вперед, к краю, оформляя начало лжи.