Он стиснул глаза. Потом открыл их. И крепко шлепнул Лизель Мемингер по щеке.
И тут пришло 9 ноября. «Хрустальная ночь». Ночь битого стекла.
Не сомневаюсь, он рассчитывал сию же минуту встретиться со мной.
Мама, со своей стороны, сказала, что Ганс Хуберман, будь в нем хоть капля смысла, часть табака обменял бы на новое платье, которое ей до зарезу нужно, или на приличные туфли.
Руди снял ботинки и взял в левую руку. В правой у него был чемоданчик.
Трудно было решить, какой из трех мальчиков с большей неохотой снимал одежду, когда им приказали. Первый водил глазами с лица на лицо: с пожилого учителя на огромную медсестру, потом на недомерка-врача. Мальчик в середине смотрел только на свои ботинки, а крайний слева не успевал благодарить небеса, что находится в школьной канцелярии, а не в темном переулке. Медсестра, сообразил Руди, была в этой компании пугалом.