— Я высеку! — воскликнул я со слезами в голосе. — Клянусь небом, высеку! Как только прибудем в мой родовой замок…
Руал брёл мимо свиных туш, поддетых на крючья, мимо связок копчёных колбас, мимо пирамид белого, как сахар, сала и бочонков жёлтой сметаны. Следом неотвязно тащился серый, большой, похожий на волка пёс, тащился, понуро опустив голову, поводя рваным ухом. Оба были мучительно голодны.
Где-то на полпути нам пришлось заночевать под открытым небом, разложив костёр на берегу озерца-болотца. Водоём этот питался хилым родничком, с трудом пробивавшимся из-под кочки у самого берега.
Мы покинули замок барона, и через пару дней перед нами распахнулась степь.
Весь день перед отъездом прошёл, как в лихорадке. Ларт был угрюм, что бывало с ним часто, и вроде бы растерян, чего с ним никогда не случалось. Несколько раз собирался мне что-то сказать — и раздражённо умолкал. Я нервничал.
Ничего. Трясись, маленькая бездарность, метатель гнилушек. Я доберусь, нет, не до тебя — до целой череды поколений, выродивших и выкормивших тебя. Я доберусь до ревущих в восторге площадей, до топочущих толп — и до смирных, тихих, уставившихся в щёлку забора. Игра стоит свеч.