Мы покинули замок барона, и через пару дней перед нами распахнулась степь.
Весь день перед отъездом прошёл, как в лихорадке. Ларт был угрюм, что бывало с ним часто, и вроде бы растерян, чего с ним никогда не случалось. Несколько раз собирался мне что-то сказать — и раздражённо умолкал. Я нервничал.
Ничего. Трясись, маленькая бездарность, метатель гнилушек. Я доберусь, нет, не до тебя — до целой череды поколений, выродивших и выкормивших тебя. Я доберусь до ревущих в восторге площадей, до топочущих толп — и до смирных, тихих, уставившихся в щёлку забора. Игра стоит свеч.
Потом они ходили кругами, и круги эти всё сужались, и плавники становились руками, и не чешуи они касались, а влажной смуглой кожи, и весь мир вздрагивал в объятьях счастливого Маррана…
Тот замер, не закончив движения. Ждал, не оборачиваясь.
Подъёмный мост был опущен. На дне рва маслянисто поблёскивала жирная влага.