Нож прыгал в его мокрой руке. Кажется, здесь, на шее…
Вслед за ним, кряхтя, поднялся судья в сопровождении двоих, покрытых капюшонами. Развернул изукрашенный свиток, оглядел переминающуюся толпу, отдал свиток маленькому серому писцу. Всё это Руалу виделось сквозь мутную красную пелену.
Даже десяток баронов не удержали бы меня от позорного бегства, если бы в этот самый момент в голове моей не прозвучал явственно голос Ларта: «Ты будешь играть эту роль до конца! Только попробуй струсить!» Ладони, судорожно сжимающие баронову пику, взмокли, как хребет каменотёса. Путь к отступленью был закрыт.
Весь вечер в кузне, стоявшей в стороне от посёлка, кипела работа. Весь вечер Руал Ильмарранен пытался освободиться.
— Можно мне посмотреть? — спросил Руал из-за их спин.
Богач транжирит деньги из бездонного мешка, пичуга на ветке думает, что лето бесконечно. А потом рука наталкивается вдруг на последнюю монетку, падает снег на зелёные листья — это несправедливо и неотвратимо. Вот моя жизнь — лаковая игрушка, яркая дорогая игрушка, и вот её сломали, я сам её разломал, так хотелось посмотреть — что внутри? Из чего сделана любовь? Хрусь — и нет любви… И я так и не понял, как она устроена… Новая игра, снова — хрусь… Да кто он мне такой, Ларт? Кем он был мне? Кто был я сам? Кому я нужен? Небо, зачем?