Толстый шас посмотрел на наемника с искренним сочувствием.
– В жалости нет ничего постыдного. Любому воину приходилось убивать из жалости. Или спасать своего, из жалости и сострадания, – с прежней невозмутимостью продолжил нав и тяжело посмотрел на Тео. – Главное, не позволить жалости высушить себя.
– Зачем мы забрались в эту глушь? – спросил молодой полицейский, неохотно выбираясь из салона.
– Вот теперь-то до меня дошло! – Бульбег хлопнул себя по лбу. – Старый я дурак! Знаешь ли ты, что на самом деле ему продала?
– Теоретически – нулевая, – произнес шас.
– Петруша, ты? – неуверенно произнесла она.